Панов Виктор - Старички
ВИКТОР ПАНОВ
СТАРИЧКИ
Залман Савельевич Ривкус, неторопливый, очкастый, отбыл немалый
срок заключения на Колыме и переселился в Находку, поблизости от
Владивостока, на важную должность начальника врачебной службы громадной
пересылки.
В мужской зоне пересылки в ожидании пароходов скапливалось до ста
тысяч бывших солдат, а рядом, в женской, - до трех тысяч женщин.
В женскую зону в два больших барака привезли с Колымы старичков,
списанных актами как негодных и к маломальскому труду. Отгородили дедушек
от женщин колючей проволокой в один ряд, и на воротцах поставили
самоохранника с палкой.
Старичкам требовался фельдшер. В мужской зоне пересылки фельдшеров
бывало до двадцати. Залман Савельевич к дедам выбрал меня.
- Думаю, вы спокойнее других поведете себя поблизости от женщин,
неприятностей не случится?
- Гражданин начальник, ценю ваше доверие.
- Я на это и рассчитываю. А если вас застанут с дамой, - он малость
улыбнулся, - попадете в первый же этап куда-нибудь на край земли. Певек,
Анадырь...
Женщины в зоне томились от безделья, ожидая корабль, и, конечно, с
любопытством встретили колымчан, с которыми можно запросто поговорить через
колючую проволоку. Молоденькая, приблизившись к проволоке, не стесняясь
меня, сказала старику:
- Беременных не увозят за море сдохнуть. Удержаться бы на материке. Я
ночью подкопаюсь под изгородь, как собака. Встретимся. Можешь?
- Ты мне в правнучки годна. Постыдилась бы.
- Найди мужика покрепче. Пайку отдам.
- Отступи, сучка, - вмешался самоохранник в их разговор. - Вдарю меж
рог. Покоя нет дряхлым.
В дальнем конце тесно заселенного барака отгородили лечебную комнатку
с лекарствами, с моей постелью на нарах. Из маленького окошка падал слабый
свет; касался стекла серо-войлочный стебель горькой полыни, милый мне,
давнему жителю голых зон с вытоптанной землей.
Я был доволен комнатушкой. Оставалось подыскать толкового санитара.
Некоторые из старичков могли помогать при раздаче лекарств, сказать
по-латыни что-нибудь из Горация, упомянуть вручение консульской власти
Цицерону, ведь с Колымы возвращались ученые, инженеры старой закалки,
теперь списанные актами как изношенные вещи. Мой санитар до заключения был
профессором в киевском институте.
Заглянул к нам Залман Савельевич, побеседовал со мной, с киевлянином,
пожелал успехов.
- Дружнее работайте.
Лекарств имелось в достатке, и старички охотно пили их, выстраиваясь в
очередь к санитару. Главным снадобьем был стланик, густой, как мед, темный,
коричневатый. Готовился он из хвои низкого кедровника, зарослями
покрывавшего сопки, смолой пах, лесом - сильное, горькое средство против
цинги. Санитар черпал стланик из бочки, как мед.
- Неполную ложку дал мне! Добавь! - жаловался престарелый дед.
- Начальник добавит! Иди! Очередь не задерживай.
Некоторые, выпив свои порции из подставляемых посудинок, снова
становились в очередь.
- Ты уже взял! На три дня бочки не хватает. Тянешься с кружкой,
совести нет, - сердился бывший профессор.
- Дай ты ему по морде! - кричали из очереди. - Другим не хватит!
Глотают лекарство, шакалы! Куда смотришь?
- Доктор, смени санитара! Приятелей завел. Хохлюга.
- Нет у меня приятелей у бочки, - отвечал профессор. - Всем даю
одинаковую порцию. Сплетники - от нечего делать.
Киевский профессор и мне мало нравился. Он плохо мыл пол, не всюду
стирал пыль влажной тряпкой и уж, конечно, не порывался заправлять мою
постель, хотя другой санитар заправил бы фельдшерскую постель, ведь я был у
старик